— На помощь! — Я деру себе глотку криком. — Убили!
Эсфирь понимает, что я не за ней, — и отворачивается от меня ленно, как львица в зоопарке.
Я просыпаюсь от этого страшного сатанинского ора. Своего собственного.
— Я тогда поняла, почему он меня по пыльной моде стричься просил. Шмотки какие-то странные подкладывал все время. Потому что любит не меня, а напоминание о какой-то своей бабе! Это именно то, что мне нужно было от него услышать! Я готова была все забыть — все! — но он должен был сказать мне, что ему важно быть именно со мной. Со мной, а не с чьим-то клоном!
— Не болей, по-жал-ста, — просит девочка и тянется, чтобы погладить меня по голове.
Она что-то гулит тихонько, смотрит на меня — и улыбается. Забыла про свое молоко. Учится у меня улыбаться. У меня.