— А ты с виду как нормальный человек, — разочарованно произносит эта дубина.
Но против воли чувствую: внутри проворачивается какой-то валик, лопаются какие-то струнки, звучит надтреснуто какая-то мелодийка — трусливо, прижато. Неужели это возможно?! Неужели такое возможно?! Запрещаю себе ее слушать; его слушать.
Беатрис отворачивается, садится на пол, словно все происходящее ее не касается.
Кровь уходит из лица Марго, из ее рук — и силы с ней.
— Псина грязная! Кончай его! Кончай эту суку шелудивую! — взвывает кто-то истерически.
Я ведь так и не сумел сбежать из интерната, Аннели, и по условиям освобождения я должен всегда возвращаться в него на ночевку. Тебе пришлось продать тело, чтобы сберечь душу — ведь ты в нее веришь. Я глядел на тебя с завистью и восхищением, потому что сам я могу гордиться только тем, что сберег тело, а моя душа — лежалый товар, никто ее не купил.