Я вжимаю створку спиной — хруст, — она становится на место. Берта со своим мальчиком сползает по стене на пол, Хенрик вопит, моя надрывается. Эл с ходу тычет стволом в Рокамору. Хорошая реакция.
— Это ваша внучка, выходит! — указывает Берта на голую маленькую девочку, которую я оборачиваю в кусок чужого платья.
Мне хочется распихивать толпу локтями, гнать этих бездельников прочь, давить их, но сдавливаю я самого себя — в стальном зажиме, смотрю на Эла, на Даниэля, заражаю себя их хладнокровием. Я — часть звена. Вокруг меня — мои боевые товарищи. Мы с ними — один механизм, один организм. Если бы только тут был Базиль… Если бы только вместо этого малолетнего упыря тут был Базиль. Но Базиль сам во всем виноват. Сам. Сам!
Мушиная личинка во мне ворочается, неразборчиво отдает сумасбродные команды, и я должен удовлетворить ее настойчивые позывы. Я вылетел из своего улья, когда должен был спать, и пьяными виражами несусь вниз, к земле. Мой ум в тумане, мои приборы шкалит. Я — просто оболочка для непонятного, неизвестного существа, которое растет и крепнет во мне, и требует быть с Аннели, и оберегать ее, и во всем ей потакать.
Полумрак. Уютный кабинет, небольшой стол. Кожаные кресла, настоящие свечи. Портреты каких-то напыщенных пуделей в сюртуках, широченные золотые рамы. Наверное, один из них, брыластый, — Бах. Словом, классика.
— Беатрис?! Он там?! Кто это?! — Дверная ручка прыгает, гремит.