– Агава! – Буш разглядел енота. – Иди сюда, мерзавец! Конфетку дам!
Шторка поднялась, открыв замечательный вид на бушующее внутри крематория пламя.
Спасал. По максимуму выжимая из тех средств, что были тогда. Извлекал пули, шрапнель и осколки, отнимал руки, ноги и глаза. Успокаивал умирающих и говорил… Много говорил. В десятки раз больше, чем политики, и в тысячи – чем современные врачи. Ведь слово было едва ли не главной его панацеей.
Девушка поднялась на ноги, бросила и раздавила окурок, поразмыслила и стала медленно спускаться по лестнице.
От неожиданности Юля сделала шаг вперед, открыла дверь настежь и замерла.
Грыгадзе судорожно вздохнул. Дышать-то ему никто не запрещал.