— Он сказал, пять тысяч нормально. Больше — глупо. Там еще долго возиться.
— Тоже верно, — спрыгивая на землю, согласился Соколовский. — Ну-ка, открой, Гюльчатай, личико.
— Я знаю. Тошно мне, — пожаловался. — Ничего сделать было нельзя, а все равно тошно. Молодой пацан, а жизнь под откос.
— Так это, насчет стоимости, — под насмешливым взглядом Галины, прекрасно понявшей, что он не слишком ловко пытается соскочить с темы, промямлил. Ну не объяснять же, что без оружия он чувствует себя голым! Привычка. Хоть и не «булка», а все равно хоть что-то.
— Я не старался напугать. Сугубый реализм в надежде заставить хоть кого-то ответственного задуматься. Исправлять снизу никому не нужно. Привыкли. Ведь несложно догадаться: через годы одно событие может представляться и смешным и ужасным. Смотря кто рассказывает и какой дополнительный опыт наложился. Для меня ничего особенного в части не происходило. Ну, нормально это по понятиям, когда по третьему году в наряд не ходят, ночью красят коридор молодые или сержант цепляется к неровному кантику на одеяле. Табуреткой одеяло отбиваешь, а он тычет в неровности. У него глаз набит на сотнях предыдущих солдат, и скидывание на пол матраца является не издевательством, а учебой. Это с его точки зрения. Или с моей сегодня. А тогда…
— Да! — страстно воскликнул он, отбирая у нее расческу и старательно принимаясь расчесывать густые блестящие мягкие волосы. — Для пущего оглушительного эффекта длинный хвост и челка просто напрашиваются. Очень миленькая девочка выйдет. Сногсшибательная. Конечно, мечта любого солдата оказаться на офицере, но мне предпочтительнее насмешливая и загадочная восточная красавица… — Тут он почувствовал, как напряглась спина, не понял причины, но постарался срочно перестроиться: — … А не тупой солдафон. Извини, если шутка дурацкая.