Из тени вышел и второй. В серебряном кафтане, островерхой собольей шапке, лицом черен.
– Дадно, – великодушно ответил капитан, поцокал языком, приноравливаясь к искусственным зубам, и повторил уже уверенней. – Ладно. Пускай папирус будет ваш, а лалы страны Вуф и все прочие книжки с драгоценными обложками мои.
– Из-за подземного свинцового тайника! – воскликнул капитан. – Он-то ведь в пожаре сгореть не мог!
Кабинет у его превосходительства был нехорош – бедный, с дрянной мебелью, без портьер, из живописи только маленькая закопченная мадонна в углу, но зато сам герр Лыков поначалу Корнелиуса очень впечатлил. Был он величественный, с надутыми щеками, а одет не хуже, чем князь Тулупов: парчовый кафтан с пуговицами из неграненых рубинов; жесткий, выше затылка ворот весь заткан жемчугом, а на суконной, отороченной соболем шапке – сияющий алмазный аграф.
Да за одну красоту тонкого, породистого, в профиль чуть хищноватого лица князя полюбила бы любая королева. Когда, запрокинув кудрявую голову, Галицкий посматривал на Сашеньку и победительно поигрывал бровями, у фон Дорна начинали неметь скулы. А если боярышня розовела и опускала ясные глаза, Корнелиус выходил за дверь и там, в коридоре, отводил душу представлял себе, как бьется с князем на шпагах, всаживает ему в живот, по самую рукоять, испанскую сталь, и у баловня Фортуны от последнего изумления лезут из орбит красивые синие глаза.
Вот он, истинно русский характер, подумал Фандорин. Внешне человек неприветливый, колючий, можно даже сказать неприятный, а какая готовность придти на помощь. Предложил вроде неохотно, но видно, что если попросить не откажет.