— Вы в самом деле так убеждены в том, что говорили? — неожиданно для себя самого спросил Курт. — Что мне можно верить?
— Это оказался труд некоего римского автора времен едва ли не Христовых — о правилах поведения у трапезы, — слабо улыбнулся Курт, и сослуживец посмотрел на Ланца обреченным взглядом.
Когда спустя безвестное количество времени вновь заглянул Бруно, весьма недоброжелательно напомнив об обеде, Курт даже подивился тому факту, что кроме всего иного в окружающем его мире существует телесная пища, которой надо уделять некоторое внимание; только теперь припомнилось, что ужина вчера не было, завтрак тоже прошел мимо как-то непримечательно и просто, да и сейчас ни о чем подобном думать не хотелось. Подняться и уделить должное участие телу Курт сумел лишь благодаря немыслимому усилию воли, напомнив себе, что, как верно отметил Керн, качающийся от ветра следователь Конгрегации — это непозволительно.
Курт пребывал в состоянии человека, занесшего одну ногу для шага и увидевшего, что впереди пустота; Керн при встречах смотрел в его сторону молча, не отвечая на приветствия, встреченные на улицах студенты косились, здороваясь сквозь зубы и преувеличенно вежливо, горожане шептались, при этом не всегда скрываясь, и со дня на день ожидался curator Конгрегации. К Маргарет в день разговора с Ланцем Курт действительно предпочел не ходить, проведя вечер в доме сослуживца под ненавязчивой, но внимательной заботой его жены; всякий раз, глядя на то, как Марта хлопочет над ним, Курт порывался спросить, почему после двадцати шести лет супружеской жизни Ланц не обзавелся детьми, но что-то его всегда останавливало…
— Все, что люди знают о том мире, не более, нежели легенда, — отрезала Маргарет. — Все, что ты знаешь о том, что полагал ранее несомненным — тоже предание. Или ты все еще убежден, что Вселенная сотворена единым и непогрешимым создателем, а бог, которому служишь ты, его сын? Только оттого, что так написали люди в книге, которую правили люди же? Прочие столь же убеждены в том, что написано в их книгах, их людьми.
— Да брось ты, Финк, — вздохнул Курт тяжело. — С кем говоришь-то, помнишь? Я ж тебя знаю.