Никаких камуфляжей, на папаше – прочный и ноский рабочий комбез, спертый с какой-то олимпийской стройки. Сына же заставить переодеться в подходящее он не смог. А похожи-то как! Семейственный жесткий темный бобрик, носы картошкой и серые глаза под густыми бровями.
Короче, меня оттуда под локотки уволокли.
На второй дуге висят какие-то цветные тряпочки, трусы, что ли, сушат? Артисты.
Линна снизила скорость, и так невеликую, и мы проплыли траурно, подавленно – страшно видеть материально-военные надежды мирных жителей, разбитые в фарш. Или заглянуть? Не, бесполезняк, те же Гаврусы уже расстарались.
– И ты засекла? – бессовестно обрадовался я. – Поздравляю со вступлением в общество Видящих! Именно краем глаза всегда замечаешь, так ведь? Будто чертики мелькают после крепкой попойки. «Чужие среди нас»!
Именно так научил меня обзывать инверсионный след один старый полярный летчик, любивший приговаривать: «После того как в самолете сделали туалет, из полярной авиации исчезла всякая романтика». Полярная авиация… Я не успел застать ее жалкие осколки. Угробили, сволочи. Для северян авиация больше чем вид транспорта – вечная мечта и последняя надежда. Дорога жизни и средство спасения. И начало отпуска, конечно! С детства я помню тот неистребимый суетный дух промежуточных аэропортов, запах стирального порошка в салоне и ассоциативные пакеты в руках уставших стюардесс. Если история человечества – это история войн, то история арктического Севера – история его авиации.