Я ввалился в палатку затемно, по дороге зацепив чьи-то ботинки и шарахнувшись головой о подвешенный жестяной чайник с остывшей заваркой. На мое злое шипение сонно отозвался лишь Баламут — крохотный радист, по чистому недоразумению попавший к нам вместо каких-нибудь центров космической связи. Остальные даже не пошевелились, умотавшись на дневной тренировке.
Сейчас, превратившись в оживший скелет с выжженной напрочь душой, я не мог объяснить самому себе, почему не бросил командира. Подполковника Кокрелла, последнего из старой гвардии, пережившего в очередной раз весь личный состав сводной бригады спецназа. Человека, ставшего для меня спасением и проклятьем. Офицера, помешавшегося на идее возвращения домой. И готового добиться своей цели любой ценой, какой бы страшной она не была.
— Док, у тебя единственного на лице присутствует отпечаток университета. Вполне сойдешь за консультанта по деловым и политическим вопросам.
— Действительно, нам все простили. Ни перевязочных материалов, ни препаратов. Даже диагност не отметили, хотя обязаны на роту две штуки выдать… Нет, кэп, тут чисто, ничего неуставного не вписано.
— Спасибо, — отозвался я, натягивая больничную пижаму.
— Когда в Маджесто кончилась кровь, я пошел в ближайший стрип-клуб. Зашел к хозяину и сказал, что его парни умрут у меня в операционной после очередного передела территории. И я не смогу помочь. И муниципалитет не сможет помочь, потому что Маджесто называли клоакой, и финансирование резали безбожно каждый месяц… Но я поговорил, и на утро в больницу завезли все, что нужно…