– Директор Грин заперся в Командном Центре?!! – Изумленный Майк не сразу поверил в услышанное. – Вы хотите сказать, сэр, что он не покинул захваченный монстрами бункер?!
Вой двигателей шаттла, расчищающего воздушными струями взлетную полосу, отчетливо пробивался через капюшон и лицевую маску, и Майк посмотрел в даль, на клубящееся впереди, огромное снежное облако. Самого шаттла в клубах развеянных по воздуху сугробов видно не было, зато второй ракетоплан бросался в глаза сразу, благодаря темному цвету теплоотражающего покрытия, смягчающего нагревательный эффект трения о воздух на запредельных скоростях. Шаттл стоял в нескольких десятках метров от центрального корпуса Барбекю с опущенной грузовой аппарелью, вокруг которой виднелись силуэты вооруженных людей. Человек двадцать полярников, разбившись на пары, брели по снегу к ракетоплану из распахнутых ворот центрального корпуса АЭС, унося на плечах и носилках многочисленных раненых. Ветер, поднятый первым шаттлом, гнал через них густую поземку, затрудняя обзор, и Майк не сразу заметил, что большой кусок территории возле входа в Барбекю сплошь покрыт брызгами заледеневшей крови, вмерзшей в истоптанный снег. Видимо, в момент выхода наружу здесь тоже произошло нападение мутантов. Поравнявшись с входом в центральный корпус, вездеход остановился.
Из-за дверей слева приглушенно донеслось далекое и мощное медвежье рычание, и рысь неуловимым движением исчезла в темноте. Это был шанс. Майк рванулся к дверям и выскочил из них, затворяя за собой дверные створы. Не найдя на них никаких замков, он огляделся и понял, что находится, скорее всего, в холле или прихожей, в противоположной стороне которой в темноте слабо виднелись гораздо более крупные и массивные двери. Это наверняка выход, главное, чтобы он не оказался заперт! Ему повезло. Двери оказались не заперты, и Майк вырвался на улицу. Снаружи стояли вечерние сумерки, но видно ещё было достаточно хорошо, и он торопливо огляделся, опасаясь нападения новых монстров.
Экипаж судорожно захлопнул люки, запечатывая бронетранспортер, но раздирающий на части мозг свист быстро усиливался, сотрясая боевую машину мелкой дрожью. На приборной панели вспыхнул красным огнем индикатор шумомера, показывая отметку в сто шестьдесят децибел, и наводчик-оператор, хрипя от боли, почувствовал щелчок в носу. На комбинезон хлынула тонкая струйка крови.
Внутри завода оказалось даже холоднее, чем на комбинате Замдиректора, термометр показывал едва плюс пять, и вся жизнь сосредоточилась возле костров, размещенных по периметру цеха. Шаттл, о котором рассказывал Коэн, стоял прямо посредине помещения, опутанный всевозможными заводскими приспособлениями. Рядом с ракетопланом стояли массивные лыжные полозья, возле которых лежало несколько сварочных аппаратов. Судя по сизому дыму, витающему в воздухе, в цехе ещё несколько минут назад кипела работа.
– Эвакуация всего персонала невозможна в принципе. – Эксперт смотрел на него с нескрываемой насмешкой. – Если Реактор прекратит функционировать, а без персонала Холод сожрет его очень быстро, то Новой Америке конец. Для того и существуем мы, полярники, чтобы Реактор работал бесперебойно в любых ситуациях, даже самых экстренных. Те шаттлы стоят в ангарах на всякий случай, потому что лучше с ними, чем без них. Каждые десять лет их меняют, но за это время они никогда не покидают ангаров, поэтому самые теплые места во всей вахте – это вакансии их пилотов. Пять месяцев все вкалывают, как проклятые, а эти шестеро ни черта не делают, только сидят в ангаре по очереди и следят за отоплением. Но и это уже само по себе важно. Если оставить ангары без отопления, через пару дней шаттлы превратятся в насквозь заледеневшую рухлядь. И даже если гидравлическое оборудование не разорвет изнутри льдом, то отогревать такую махину придется неделю. И сразу отправлять на техническое обслуживание, потому что взлетать на ней после такого может решиться только самый отчаянный самоубийца.