Да, ветер. Идущий с Банира «зирв». На северном берегу Длинного Носа он дует часто, направление почти не меняет: от океана в глубь Приоты, и алхимикам там работается легко. На северном берегу Длинного Носа можно атаковать по нескольку раз в день, и трещотки землероек почти не умолкают. Предупреждают о надвигающейся беде, долбят по нервам, рвут их на части, не позволяя расслабиться. Здесь же, в центре перешейка, сложнее. Сюда «зирв» долетает нечасто, затихнуть может молниеносно, только что есть, и вот уже нет его, а потому каждый его вздох – удача, которой необходимо воспользоваться.
– Ты печален, – произнёс Помпилио, медленно проводя тряпочкой по идеально чистому стволу «Трёх сестёр Тау». Точнее – по трём, расположенным один под другим, стволам уникальной бамбады. – Что случилось?
– Нет, хня, деньги и красивая девка, – съязвил менсалиец. – Разумеется, ты угадал. Не зря же тебя сделали офицером.
– Они в креслах, – сообщила Амалия, плотно прикрывая ведущую в гостиную дверь. Узенькой щёлки хватило, чтобы оценить обстановку, и теперь синьора Махим увлекла Вельда прочь. – Как я и думала.
Когда-то трактир «Ячменное зёрнышко» был местом сбора богатых фермеров, как местных, ильвеньгенбурских, владельцев знаменитых табачных плантаций, так и приезжих, а также проезжих, направляющихся в Линегарт по делам или развеяться. В «Зёрнышко» важные, большей частью – массивные в теле, фермеры, приходили исключительно в парадном, демонстрируя положение и богатство. Заказывали много, сидели долго, а вот выпивали мало, предпочитая винам и бедовке светлое пиво и длинные разговоры. И даже открытие железнодорожного сообщения не ударило по «Зёрнышку»: проезжие исчезли, но местные никуда не делись, а их табачные плантации привлекали в Ильвеньгенбур множество гостей, которые обязательно оказывались в трактире.