– Помилуй, Вакула! – жалобно простонал черт, – все что для тебя нужно, все сделаю, отпусти только душу на покаяние: не клади на меня страшного креста!
Кобеня'к, род суконного плаща с пришитою назади видлогою.
– Как что? Рука, Осип Никифорович! – отвечала Солоха.
Кучи девушек с мешками вломились в хату Чуба, окружили Оксану. Крик, хохот, рассказы оглушили кузнеца. Все наперерыв спешили рассказать красавице что-нибудь новое, выгружали мешки и хвастались паляницами, колбасами, варениками, которых успели уже набрать довольно за свои колядки. Оксана, казалось, была в совершенном удовольствии и радости, болтала то с той, то с другою и хохотала без умолку. С какой-то досадою и завистью глядел кузнец на такую веселость и на этот раз проклинал колядки, хотя сам бывал от них без ума.
– А ведьма? – боязливо прервала Ганна, устремив на него прослезившиеся очи.
Иван Федорович замолчал, рассуждая, что, может быть, и в самом деле тетушке так только показалось.