Лактюнькин Прокофий Иванович (1888-?) — мельник в Пителин–ском районе, з/к (1937–43) — III: 317
Двадцатые, тридцатые, сороковые, пятидесятые годы! Кто не помнит этой вечно висящей над гражданином угрозы: не иди в темноте! не возвращайся поздно! не носи часов! не имей при себе денег! не оставляй квартиру без людей! Замки! Ставни! Собаки! (Не обчищенные вовремя фельетонисты теперь высмеивают дворовых верных собак…)
Иногда они доверчиво уповали, что «без права переписки» так надо и понимать, а пройдёт десять лет— и он напишет. Они стояли в притюремных очередях. Они ехали куда–то за сто километров, откуда, говорят, принимают продуктовые посылки. Иногда они сами умирали прежде смерти своего арестанта. Иногда по возвращённой посылке — «адресат умер в лазарете» — узнавали дату смерти. Иногда, как Ольга Чавчавадзе, добирались до Сибири, везя на могилу мужа щепотку роднойземли, — да только никто уже не мог указать, под которым же он холмиком, с троими ещё. Иногда, как Зельма Жигур, писали разносные письма какому–нибудь Ворошилову, забыв, что совесть Ворошилова умерла задолго до него самого.
Врангель Пётр Николаевич (1878–1928)— генерал–лейтенант, командующий Вооруженными силами Юга России в 1920 — I: 135, 398
Военная безнадёжность их восстания очевидна. Но кто скажет что надёжнее было медленно доходить и умирать?
Как будто пресекли. Но присмирели от первой репетиции и стукачи. Всё же кенгирская обстановка очистилась.