Майслер Михаил Моисеевич (1903–1942) — политэмигрант из Польши, зам. директора ЛенДетгиза, з/к (1938–39) — II: 520
По виткам рога и уже в узкой части его возвысились бывшие централы, а теперь специзоляторы, к началу 37–го года. Выдавливалась уже последняя слабина, уже последние остатки воздуха и света. И голодовка проредевших и усталых социалистов в штрафном Ярославском изоляторе в начале 37–го года была из последних отчаянных попыток.
Космодемьянская Зоя Анатольевна (1923–1941, повешена немцами)— партизанка— II: 375, 486
Но вот вас, Α., почему–то наметили, выхватили из стада за ушки и посадили. И почему–нибудь, ну, может быть, не без чьего–то доноса на вас, и не без вашего перепуга за близких, и не без маленькой бессонницы, и не без карцерочка, вы решили на себя махнуть рукой, но уж других не выдавать ни за что! И в четырёх протоколах вы признали и подписали, что вы — заклятый враг советской власти, потому что рассказывали анекдоты о вожде, желали вторых кандидатов на выборах и заходили в кабину, чтобы вычеркнуть единственного, да не было чернил в чернильнице, а ещё на вашем приёмнике был 16–метровый диапазон и вы старались через глушение что–нибудь расслышать из западных передач. Вам десятка обеспечена, однако рёбра целы, воспаления лёгких пока нет, вы никого не продали и, кажется, умно выкрутились. Уже вы высказываете в камере, что наверно следствие ваше подходит к концу.
Силин Анатолий Васильевич—детдомовец, военнопленный, з/к, духовный поэт (Экибастуз, 1950–е) — III: 99–102
В эти предобеденные часы остро читается. Но одна фраза может тебя подбросить и погнать, и погнать от окна к двери, от двери к окну. И хочется показать кому–нибудь, что ты прочёл и что отсюда следует, и вот уже затевается спор. Спорится тоже остро в это время!