— Ты была права, — сказал Егор. — Слушай… мне страшно.
Сашка встала. Сунула плеер за пояс. Наушники будто приросли, сделавшись частью ее головы; общежитие еще не думало ложиться, везде горел свет, там, наверное, слушали музыку и пели, может быть, громко смеялись, но Сашка не слышала.
Сашка смотрела на себя. И снова смотрела на себя; это было похоже на два зеркала, установленные друг против друга. Ребенок, ставший частью ее личности, молчал. Его глаза медленно темнели. Взгляд был почти осмысленным.
Впервые в жизни она шагнула так далеко в прошлое. Несколько часов. Ей было страшновато.
Люди шли густой толпой, кто с надувным матрасом, кто с большим зонтиком, кто с одной только пляжной сумкой. Дети, как водится, обливались талым мороженым, и матери, бранясь, затирали пятна скомканными носовыми платками. Солнце давно перевалило зенит и теперь висело над далекими горами, будто выбирая место для посадки. Сашка, улыбаясь во весь рот, шла к морю, чувствуя горячий асфальт даже сквозь подошвы босоножек.
Машина сорвалась с места и умчалась, оставив на берегу облако вонючего выхлопа. Егор и Сашка некоторое время смотрели ей вслед. Потом Егор выпустил Сашкину руку: его начало трясти.