Шапиро Михаил Лазаревич (1906–1938, расстрелян)— рабочий–слесарь, ссыльный, з/к с 1929, участник голодовки в Ухт–Печлаге (Воркута)— II: 257
«Всё равно, — говорит Лощилин, — в душе я большевик. Когда умру— считайте меня коммунистом.» Не то шутит, не то нет.
День ездили, торговались, выпивали и закусывали, но перед сумерками Степан не выдержал и побежал к лесу, до которого было метров двести. Милиционер же спроворился — выстрел! второй! Пришлось остановиться. Связали.
Мясо лошади они пекли на кострах, ели долго и шли. Амангельды наТургае обошли вокруг, но на большой дороге казахи с попутного грузовика требовали у них документы, угрожали сдать в милицию.
Уж как молил он придурков сактировать этот проклятый бушлат — нет! не сжалились! Из «фонда освобождения» вычли за бушлат да в двукратном размере, — а по казённым ценам это ватно–рваное сокровище дорого! — и холодной осенью выпустили за ворота в одной хлопчатобумажной лагерной рубашке и почти без денег, хлеба и селёдки на дорогу. Вахтёры обыскали его при выходе и пожелали счастливого пути.
Впрочем, даже может быть не этими произнесенными или не произнесенными как приговор одиночными расстрелами, потом сложившимися в тысячи, оледенила и опьянила Россию наступившая в 1918 эра казней.