Сейчас – другое дело. В этой, второй жизни это стало важным. Слишком велика была задача, которую сам себе поставил, чтобы тратить время на "тихую войну" с собственными подчиненными. Мог ведь наорать, стращать начать, ногами топать, когда не обнаружил над столом портрета Александра Второго. Но нет. Сдержанно пожурил, выразил уверенность, что уже завтра все будет исправлено и самодержец российский ликом своим подчеркнет присутствие Власти в моем лице.
Крикнул Артемку. Приказал отыскать Кухтерина и притащить пред светлы очи.
— А я и гляжу: двое-то из кареты-то выйти вышли, а нетути и нету. Ну, думаю, заплутали в круговерти гостечки мои долгожданные, — тараторил молодой, едва-едва пух на верхней губе, хозяин станционного хозяйства. Простенький мундир коллежского регистратора почтового департамента, накинутый на крестьянскую домотканую рубашку, ноги в стоптанных овчинных чунях, наколенные "пузыри" на форменных брюках. И совершенно искренняя забота, волнение даже, о судьбе посетивших его вотчину путешественников.
Уголь. Уголь – кровь промышленности в условиях, когда электромоторов еще нет, а двигатели внутреннего сгорания если и есть, то безумно дороги в обслуживании. Особенно по сравнению с паровыми приводами. Уголь – пища для паровозов и средство для сохранения лесов. И металлургию без угля я представлял себе плохо.
Василий Алексеевич Гилев, тридцати четырех лет отроду, унаследовал кожевенную мануфактурку у матушки своей, Дарьи Никитичны. Таскал кожи сюда, в Колывань, да через другана Кирилла Климовича Кривцова чайным кяхтинским караванщикам для упаковки байхового продавал. Ну и копеечку свою имел. Потом к инородцам на юг Алтая стал похаживать. Накупит тканей, инструмента железного, вина хлебного – и по улусам. Туда товар, обратно скотину. Мясо в Томск или Барнаул горожанам на пропитание, а из шкур кожи выделывал. Прибыля у Васьки в четыре раза выросли. Матушка во второй гильдии числилась, а он уже и в первую взнос оплатил.