Вернувшаяся Настя (выгоняла корову на пастбище) принесла Крайневу льняную рубаху и штаны, которые он тут же окрестил «портами», затем подсела к столу и занялась подарками. Лицо ее светилось от счастья.
— Завтра воскресенье! — возразил Крайнев. — Фондовые рынки закрыты, банки не работают, биржи не торгуют. Никто не обанкротится и не выпрыгнет с сотого этажа.
— В районе двадцать девять тысяч жителей. Немцы провели перепись. Три полнокровные дивизии, можно сказать, корпус. Тебе предлагают генеральскую должность, старлей, а ты ломаешься, как девка на сеновале! Кочевряжишься… «Останусь — не останусь!» — передразнил интендант. — Главное даже не в этом. Эти двадцать девять тысяч надо кому-то защищать, поднимать на борьбу с врагом… Ты единственный кадровый красный командир в районе, воевал. Больше некому. Стыдно, товарищ старший лейтенант!
Все удивленно обернулись. По улице вихлястой походкой приближалась странная фигура. Одет незнакомец был по-городскому: в пиджак и брюки навыпуск. Только пиджак был наброшен на голое тело, между широкими, мятыми лацканами виднелась большая, во всю грудь, татуировка — церковь с куполами.
Матвей перевел взгляд на Васю. Тот глядел исподлобья. Опытным нюхом тертого аппаратчика Матвей учуял бунт. Его следовало пресечь в зародыше. Аккуратно пристроив бутыль в соломе, Матвей положил рядом окорок и достал из-за пояса «наган».
— Это не моя кепка, мне дали… — затянул было паренек, однако Гюнтер пинком направил его к карьеру. Паренек побежал, но внезапно пригнулся, проскользнул под руками охранников и помчался по полю.