Эраст Петрович достал из кармана блокнот, перелистнул несколько страничек.
– Ермолаева, не валяй дурака! – крикнула она начальственным голосом. – У тебя сын плачет, молока просит!
Совсем поздним вечером, а можно сказать, что уже и ночью, потому как время было к полуночи, сидел Тюльпанов у шефа на Малой Никитской (славный такой флигель в шесть комнаток, с изразцовыми голландскими печами, с электрическим освещением, при телефоне), ужинал и отогревался грогом.
Ёкнуло у Тюльпанова где-то в самой глубине естества. Недурна собой была гулящая, очень даже недурна. Но с последнего грехопадения, на масленой, окончательно зарекся Анисий от продажной любви. Скверно потом, совестно. Жениться бы, да Соньку куда денешь?
– Ну-ка возьми вторую трубку и попробуй понять, тот же самый или нет.
– Да, а место! Где он к ней подошел? На Хитровке?