— Если хотите, я помогу вам сформулировать диагноз и написать эпикриз, — предложил Янис Орестович. — А от заключения увольте.
Бестолковости и лени среднего медперсонала в отделении нейрохирургии этой больницы поистине не было предела. Саблин не переставал удивляться, как могло получиться, что здесь даже не каждая вторая медсестра, а две из трех забывали выполнять назначения врача, а если удосуживались все-таки делать то, что предписано, то делали это самым диким образом. Чего стоила одна только история с капельницами, назначенными Вере Никитичне после операции на позвоночнике: медсестра привозила стойку в час ночи, капельница была рассчитана на три часа, в палате лежали шесть человек, и свет был только верхним. Иными словами, каждая капельница Веры Никитичны оборачивалась тем, что не спала вся палата в хирургическом отделении. «Все стойки заняты! — раздраженно отвечала медсестра, когда больные пытались протестовать против такого издевательства и требовали дать им возможность нормально спать. — Вас много, вам всем капельницы назначают, а стоек не хватает. Если вы такие умные, купите сами стойки за свои деньги, тогда вам будут ставить капельницы в удобное для вас время».
И только тут Сергей сообразил, что за время, пока говорила Лена, мать не произнесла ни слова. Как будто ее здесь не было. Или все происходящее ее никоим образом не касалось. Как-то это было непохоже на Юлию Анисимовну Саблину… Она свято соблюдала данное когда-то сыну обещание ни единым словом не обижать невестку, не обсуждать и тем более не осуждать его выбор в обмен на возможность видеться с внучкой и оказывать посильную помощь. Мать часто приезжала в гости к Сергею, навещала Дашеньку, водила ее на детские спектакли и цирковые представления и всегда была вежлива и доброжелательна с Леной и Верой Никитичной, мило поддерживала общий разговор и охотно смеялась над их незамысловатыми шутками. Такого тяжелого молчания, как сегодня, исходящего от Юлии Анисимовны, никогда не бывало. Неужели мама поняла, что творится у сына на душе?
— Но погоди, — не сдавался Сергей, — ты меня запутала. Ты же сказала, что ты так и предполагала. То есть предполагала до того, как я стихи начал читать. Значит, ты свой вывод сделала на основании чего-то другого?
Насчет монстра Сергей уже когда-то слышал… И судя по тому, как снова переменилось лицо жены, понял, что глаза у него стали теми самыми, волчьими. Глазами деда Анисима, которого давно уже не было в живых.