— Вот ты, Кирьян, умеешь мозги полоскать. Дался тебе этот ублюдок?!
Вовремя! По улице Оборонной слышится лязг гусениц. Продолжаем концерт по заявкам международной общественности…
Наш камазистый водила, развалившись вместе с остальными на ребристоре БМПэшки, откровенно подзуживает пытающегося на полном серьезе что-то доказать Кузнецова. Кинжалом непорочности пристроившийся меж ними Салам, исподволь зыркая на горячо возражающего Антошу, явно из последних сил душит саркастическую улыбку. Сверху — с башни — мне назойливо маячит сеть широких шрамов через весь его бритый затылок да дурацкий обрывок нижней половины правого уха вместе с мочкой, зачем-то оставленный врачами, по кускам собиравшими в госпиталях его изрядно подряпанный «татарский башка». Жихарь, вытянув ноги вдоль брони, грызет травинку, тяжелым взглядом давит в сияющую небесную синь и до обычных, ничего у нас не значащих диспутов не опускается.
Степан периодически перекидывается парой слов по мобиле. Собеседников, судя по темам, несколько, но разговоры явно связаны с сегодняшним движняком. Насколько я понял, пасут моего Адамчика.
Вот и сейчас — так же: как только Дэнов дальномер послушно показал дистанцию «хрен промажешь» и, глуша всех вокруг, «Корнет» рванул за своей добычей — Кузнецова гвардия, разом с трех стволов, тройным залпом зацокала по борту второго «подштанника». В нашей ситуации даже «Балалайка Домбровского» не так опасна, как эти спаренные ухалки.
Самые глубокие изменения коснулись основы основ — мессаджей. Для начала мы сменили риторику «виляющих жопами педерастов» на суровую «речь солдата»: без подготовки перешли с «отсосем и вашим, и нашим» на «последний рубеж крестового похода на Русь». Но этого было мало…