— Просто звоню. Как дела — узнать. Все нормально?
Стасовы босяки гоняют толстожопого Бурлика. Тот неловко брыкается, пытается ухватить за колошины штанин и подмять тяжелой тушкой; визг стоит — до небес. Детвора — и наша, и чужая — с неподдельным интересом наблюдает за расшалившимися подростками. В глазах невинная смесь детской зависти и восторга.
Огневая группа тем временем прикончила первую ленту короба «АГС» и сотку «ПК». Пройдясь густым зигзагом по распятой колонне, они, не встретив никакого отпора, сразу перенесли огонь, сосредоточенно ударили в устье балки и по площадям оврага.
— Думаешь — всё? Ага — щаз! Половину вторых суток он обкладывал АЗС мешками с песком и щебнем, бетонными блоками, обломками колонн, противовесами — всем говном, которое смог дотащить автокраном. В результате получился открытый в одну сторону деревенский погреб высотой чуть ли не с развалины самого цеха. Свободную сторону заложили кусками брезента, рубероида, картона, всем, что нашли, и присыпали пылью и мусором.
— Жихарев, Кобеняка! Это что, блядь, такое? Смерти моей хотите?!
— Не поверите, Павел Андреевич, да только я сам на референдуме голосовал за отделение от Союза! И теперь все это дерьмо — моя война. И заслужена она мною — всей сракой на всю мою безмозглую бестолковку. Мой долг! К седым мудям не нарастил ума — теперь бегай, коровья морда, с «калашом», бля, по руинам, пока не поумнеешь да что к чему не прохаваешь.