– Аня! – еще издали закричал Глеб. – Все хорошо! Цел твой парень, и остальные тоже все целы!
– Михайла! – Голос у деда стал несколько более бодрым, и он перестал охать. – Да куда ты провалился-то?
– Петр Никифорыч! – обиженно захныкал Спиридон. – Я же со всем прилежанием…
– Проснулся, сынок? На-ка вот попей. – Мать дала Мишке глотнуть чего-то лечебного – горького, остро пахнущего травами. Мишка сморщился, мать тут же тревожно спросила: – Болит, Мишаня?
Мишка же сидел, упершись локтями в стол, и на деда не смотрел. Когда матерый мужик вот так мечется, словно зверь в клетке, лучше ему глаза не мозолить и вообще на него не смотреть. В такие моменты каждый взгляд чувствуешь кожей, и это заводит еще больше.
– Ха! Царевны! Чтоб мне сдохнуть, царевны! В Туров… Нет, в Киев! Князья в ногах валяться будут! Корней Агеич! Что ж ты такие самоцветы в своей глухомани прячешь?