Цитата #314 из книги «Наложницы ненависти»

На экране появился общий план трех многоэтажек («Проспект Вернадского! — узнала Вероника. — Эти дома стоят на проспекте Вернадского!»), а затем картинка переместилась в большой кабинет, обставленный тяжелой золоченой мебелью. Во главе стола, в массивном кресле, над которым застыл вставший на дыбы единорог, сидел широкоплечий рыжеволосый мужчина в бордовом камзоле старинного покроя.

Просмотров: 12

Наложницы ненависти

Наложницы ненависти

Еще цитаты из книги «Наложницы ненависти»

Мирно лежавший на столике диктофон вспыхнул ослепительно белым сиянием, световая бомба, позволяющая своему хозяину выиграть пару секунд. Чуды не предполагали атаки: несмотря на пацифистские убеждения, реакция у шасов, как и у всех обитателей Темного Двора, была на высоком уровне.

Просмотров: 12

«А ведь она меня не боялась, — подумал Молчун. — Совсем не боялась. Она беспокоилась только о детях. Тасмит оказалась права: ради своих сопливых потомков люды пойдут на любые уступки. Молодец, наложница!»

Просмотров: 14

— Мы живем не в самой глуши, — обиделся Нера. — Последние события нам известны.

Просмотров: 14

— А вот этого они не знают, — снова рассмеялся повелитель. — И будут нас бояться. Будут бояться нашей ненависти!

Просмотров: 11

Давид Давидович Пьянтриковский занимался искусством всю жизнь. Выходец из интеллигентнейшей ленинградской семьи (папа — виолончелист, мама — музыкальный критик), маленький Пьянтриковский сызмальства познал прекрасное и по окончании престижного культурного факультета был пристроен родителями на небольшую должность в Эрмитаж. Возможно, в иные времена талант Давида Давидовича и прорезался бы, позволил бы ему сделать внушительную карьеру по линии культуры, усадил бы в теплое кресло соответствующего министерства или комитета, но, увы, в тот самый момент, когда Пьянтриковский только-только приподнялся по служебной лестнице, империя рухнула. Служить специалистом по живописи стало невыгодно и непрестижно, для интеллигентного человека, разумеется. А сомнительная перспектива восхищаться тонкими мазками мастеров без перспективы улучшения материального положения Давида Давидовича не устраивала категорически. Нужна была идея, и она, как это частенько случается с интеллигентными людьми, пришла. Ловкий Пьянтриковский вовремя смекнул, что хаос, в котором пребывал ведущий музей страны после распада империи, может быть необычайно полезен умному человеку. Воспользовавшись своим положением в Эрмитаже, Давид Давидович ухитрился умыкнуть из резервного фонда пару картин и толкнуть их старинному приятелю, давно эмигрировавшему в Америку, но не оставившему в беде несчастную родину. Бизнес завертелся. Огромные и запутанные фонды Эрмитажа не замечали мелких уколов Пьянтриковского, приятель курсировал между Ленинградом и Нью-Йорком, как дворники по лобовому стеклу, швейцарский номерной счет Давида Давидовича приятно зеленел. Пьянтриковский обрастал связями, полюбил высказываться с экрана телевизора насчет бедственного положения русской культуры и метил в директора Эрмитажа. Но приятель подкачал. Влип бывший соотечественник на таможне с поличным, и гореть бы Давиду Давидовичу синим пламенем, но жадность старого друга выручила: за две трети швейцарских сбережений Пьянтриковского он согласился взять все на себя. Счастливо избежав разоблачения и переждав период пристального внимания ФСБ к своей персоне, Давид Давидович скрипнул зубами, задействовал все свои связи и перевелся в Москву, заместителем директора Третьяковской галереи, утешая себя тем, что и оставшихся денег скромному человеку хватит до конца жизни. А дети сами себе заработают. И было бы Пьянтриковскому тепло и сухо, да вот только уголовникам в отличие от ФСБ улики для суда не требовались, они-то знали, что за кренделя прислала в Москву Северная Пальмира, и, дождавшись, пока Давид Давидович обживется на новом месте, сделали ему чисто конкретное предложение. Реально. Насмерть перепуганный Пьянтриковский поначалу даже отказывался, но заложенная родителями тяга к прекрасному взяла свое. Тем более что бандиты лучше его знали, что времена изменились и воровать с прежним размахом не получится. Теперь Давида Давидовича никто не торопил, он сам выбирал удобные моменты, подменивал, списывал или просто крал картины и, поднакопив несколько холстов, устраивал аукцион, зарабатывая очень неплохие суммы. Банковский счет вновь покрылся зеленью, и единственное, что не устраивало Пьянтриковского, было желание бандитов проводить аукционы непременно в стенах Третьяковки — по выпендрежности московские уголовники могли дать фору любому колумбийскому наркобарону. Хотя, с другой стороны, хотят, ну и хрен с ними! Любители, черт бы их побрал, живописи!

Просмотров: 11