— Мы все сделали, — чуть слышно прошептала девочка. — Мы нуждаемся в отдыхе. Мы еще маленькие. Извините.
Пряча смущение, он встал из шезлонга и отправился бродить по веранде, где на стене дома были развешаны куклы-марионетки. Разглядывая кукол, он делал вид, что пропустил вопрос мимо ушей. И вообще, риторические вопросы ответа не требуют.
— И тебе доброго огня, маленький Фаруд! — бас Мансура Гургина, учителя борьбы, приводил в священный трепет любого, кто слышал его впервые. Даже для давних знакомых после долгой разлуки этот бас звучал впечатляюще. — Забыл старика, забыл! Летаешь, гуляешь, пропадаешь за семью дымами…
Настолько важной, что отвлечься на миг было бы преступлением.
Бижан засопел, сунул лучевик в кобуру и принялся шарить по многочисленным карманам своего обмундирования. В одном из них, к удивлению Тартальи, обнаружился запечатанный пакетик с гигиенической салфеткой. Губы Нейрам вытер сам. Очень хотелось сказать: «с радостной старательностью идиота». Однако радость на лице антиса не отразилась. Забрав измочаленные остатки салфетки, Лючано сунул их в щель утилизатора.
Она свысока глядела на Лючано — свысока во всех смыслах, ибо стояла на две ступеньки выше. «А как же свобода? — хотел спросить Тарталья. — Добровольно продаться в рабство…» И не спросил. В конце концов, что он, по большому счету, знает о жизни семилибертусов? Об обстоятельствах самой Николетты?