„Он бодр, как мальчишка!“ — говорит очевидец, пожелавший остаться неизвестным.
Хищники, терроризирующие отару, фактически превратились в друзей Хозяина. Друзья пользовались стадом для собственных нужд, при Его одобрении. Значит, овчарке нечего смущаться. Отец Авель называл души, прозябающие в Шеоле — рефаимами. Бессильными. Это правильно — раз овца бессильна возразить резнику или стригалю, значит, прими судьбу как должное, а там и как единственно верное.
Повинуясь жесту консуляр-трибуна, голос вехдена умолк. Потянулись секунды вязкой, вынуждающей судорожно сглатывать слюну тишины.
Путь занял минут десять. Рефаимы, попадаясь по дороге, обалдело таращились вслед человеку, следующему за красной «крысой». Такого здесь не видывали. Окликнуть Лючано, спросить, что происходит, или просто увязаться за ним никто не отважился.
Секундой позже он вылетел в длинный коридор. Серая монотонность ферропласта нагоняла уныние. Тусклый, неживой свет плафонов, встроенных в потолок, усиливал гнетущее впечатление. Коридор пустовал. Боковых проходов не наблюдалось. Метрах в двадцати тоннель плавно изгибался, по всей видимости, обходя станцию по периметру.
— Ростем? Ростем Гударшан? Это ничтожество — кей?! Да он и с сатрапией не управится, плесень! Окружил себя лизоблюдами, корчит мецената; певичек спонсирует… Пусть скажет спасибо, что заполучил статус шахрадара в Спахбаде! Областной центр в захолустной провинции — его предел. Не будь он племянником кея Кобада…