— Убедимся, приятель, — пообещал гитарист. — Молись, если врешь.
Так и кажется: сейчас створки распахнутся на всю ширину, возникнут марионетки, заговорят, задвигаются, разыгрывая спектакль, а наверху, почти неразличимые за тканью покрова, объявятся руки невропастов с крестами-вагами.
Люминесцентная рубашка цвета морской волны, с кружевным жабо. Концертный фрак с длинными фалдами; расцветка — «кипящее золото». Просто загляденье: он давно хотел такой… «Бабочка» черного бархата. Брюки «классик-лимон», с острыми, как бритва, стрелками. Остроносые туфли на высоком каблуке. «Кожа михряницы-песчанки», гласил ценник. Ах да, очки: «фотохром-полиморф». Ни к чему лишний раз светить честно заработанными «фонарями».
— Разрешите представиться: Авель О’Нейли, летописец.
— В космопорте тебе стало плохо. К счастью, мы оказались рядом и поспешили доставить тебя сюда.
Наконец ему удалось завершить поворот, и он увидел статую. Белый мрамор с голубыми прожилками вен, затянутый в черный комбинезон. Юлия стояла, широко расставив ноги, как матрос на палубе во время качки. Лицо — маска ледяной ярости. Взгляд остекленел, устремлен сквозь переборки «Шеола», пронизывая тюрьму насквозь. Пальцы рук свело судорогой, они вцепились в добычу, глубоко вонзив когти в трепещущую плоть.