Стадо унеслось, оставляя за собой перевернутые вазоны, сломанные ветки и пол, грязный от рассыпавшейся земли. Минута, другая, и в дальнем конце оранжереи раздались вопли отчаяния вперемешку с глухими ударами. Казалось, грешники, обретя прощение, рвутся из ада в места иные, а их вопреки обещанию не пускают.
Зрение сбоило, отказываясь подчиняться в полной мере. Зрачки, белки и радужка (что там еще?) обрели странную избирательность. Взбешенного легата он видел отлично. До хруста сжав кулаки, брызжа слюной и налившись дурной кровью, как ядовитый помидор, Гай Октавиан Тумидус отчаянно ругался на помпилианском. Пальму рядом с легатом Лючано тоже видел хорошо. Даже слишком хорошо: от резкости изображения его подташнивало. Волоски на шершавом стволе, прожилки резных листьев, морщинистые складки коры…
— А у антиса гасится желание уйти в волну. По крайней мере, частично. Технология экспериментальная, полной гарантии никто не даст.
— Это голем «разгневал» ЦЭМ. На пару с Борготтой, — ясное дело, легат не мог не помянуть корень всех бедствий. — А мы за них отдуваемся…
— Второе заседание Межрасового Комитета по спасению Лючано Борготты, — сказала Юлия, когда либурна приняла на борт бойкую адвокатшу, — объявляю открытым.
Толстый Ува прятался в оранжерее и благодарил добрую Афсынах. Богиня смотрела на него с образка, и слезинка катилась по бархатной щеке покровительницы. Богиня видела дальше Увы.