И ещё может. Возможно, в эту самую минуту всё идёт наперекосяк.
— Со временем мы поверили, что кинаграммы и впрямь лучше. Так что, думаю, вы правы. Всё правда пре... — Он осекся.
— Который для него представляет собой лишь один возможный путь в Гемновом пространстве. Однако в том же Гемновом пространстве возможны точки, не лежащие на пути, который представляет собой историю нашего космоса.
— В метатеорике это вполне законный шаг. Ты должен постоянно спрашивать себя: «почему всё так, а не иначе?» И проверив, таким образом, эту схему, ты тут же сталкиваешься с проблемой: почему миров два? Не один, не много, а два? Можно нарисовать схему только с одним миром — Арбской причинно-следственной областью — и нулём стрелок. Это вызовет очень мало возражений у метатеориков (по крайней мере у не-протесистов). С другой стороны, можно допустить, что «миров много» и постараться доказать, почему такое возможно. Но доказать утверждение: «мира два — и только два!» не легче, чем утверждение: «миров ровно сто семьдесят три, а все, утверждающие, что их сто семьдесят два — сумасшедшие!»
В сбор попали восемь брошенных матерями младенцев. Судьба всех была уже решена: девочку, нуждающуюся в интенсивном лечении, оставят в унарном матике, где врачам будет легче за ней присматривать. У двух ещё не отпала пуповина: они отправятся в милленарский матик с короткой остановкой у столетников. Их предстояло передать через верхний лабиринт. Остальные пятеро были чуть старше и отправлялись к центенариям.
— Я нашёл спиль с твоей ракетой, — сказал он. — Ты был прав. Это одна из самых больших ракет в наши дни.