— Бля, Тур, ты купился! Это же как первое апреля, он, это, тебя на фуфло взял!
Остановился, отпустил этого рыдающего чёрта с синеватыми следами пальцев на щеках и сделал ему предложение, от которого попробовал быон только отказаться! Если коротко, то я заставил его следить за детдомовскими.
Гм, с моей стороны наказание было не совсем адекватным совершенному преступлению, но в процессе воспитательной работы вдруг мне вспомнилась эта очкастая рожа в той толпе павианов, что издевались над одной невезучей девчонкой. В роли основного загонщика вспомнилась.
Ага, никто не возьмёт. Все так и оставят без присмотра чемоданы фибровые, подписанные химическим карандашом, и другие дерматиново-клеенчатые вместилища зубных паст, маек с носками и домашних пирожков. Гудящая толпа колыхнулось туда-сюда, и потекла к тумбе сперва тонкими ручейками, а затем грозным селевым потоком. Я подхватил свою, сшитую из прочного брезента сумку и зашагал вслед людской волне.
Так сходить прогуляться или нет? Я перевёл взгляд на часы на руке — три часа дня. Оглядел палату и сопалатников. Дед Борис гипнотизирует взглядом мой приёмник и, вцепившись в него обеими руками, насторожено поглядывает на присутствующих в палате — не претендует ли кто на его честно выпрошенное сокровище? Дяди Миша и Федя, родственнички неожиданные, свалили в курилку и, насидевшись в сумраке и выкурив по паре сигарет, скоро вернутся в палату, благоухая табачищем. Хотя нет, не скоро. После короткой беседы с Длинным они после перекура выгуливаются во внутреннем дворе корпуса и ждут ещё минут пять, что бы пижамы проветрились. Все-таки, Макс с Длинным умеют находить подход к людям. Каждый к каждому, разный к разному. Умудрились буквально на следующее утро прорваться ко мне в палату, сунулись вдвоём в палату, быстро огляделись и, не здороваясь, сволочи невоспитанные, резко прикрыли двери и растворились в коридорах корпуса. Я даже несколько растерялся от столь поспешной ретирады, но дергаться не стал и за ними в коридор не выскочил — решил подождать.