Макс, лениво развалившись на лапнике, услужливо нарубленном Лариным, цедил слова, курил и с прищуром смотрел на меня.
Я положил телефонную трубку. Вот и все. Если Антон найдет Азамата, а Антон его во что бы то ни стало найдет, в лепешку расшибется, но сделает, то тот непременно будет ждать меня на указанном месте. И мы с ним обязательно встретимся.
— Правда, правда! В соседней школе детдомовские учатся и все с ножами. Вот с такими! Нам знакомые девочки в классе говорили!
На остатках дыхания я добил серию и уже не ударил, а толкнул ногой в туловище манекена. Хреново получилось, как по калитке пнул. Ну и достаточно, с таким настроением и мыслями не тренироваться, а под одеялом сидеть и скрипеть зубами от стыда и досады. Я с силой зажмурился, вспомнив свою щенячью самоуверенность и непробиваемую убежденность в своей способности просчитывать людей. Просчитал, блин, разложил алгеброй души гармонию. Одного не учёл — того, что душонка у нашего товарища офицера меленькая оказалась, никакая, а вся его стальная оболочка мудрого и несгибаемого чекиста, лишь шкурка приросшая, впоследствии и само нутро капитана полностью заменившая. Учили Евгеньича хорошо. Через, боль, через не хочу и выучили на славу. Умели раньше учить на совесть и за неё, а не за фантики с циферками, а я лоханулся, приняв зубрилку за отличника. Короче, я готовился к дуэли с дворянином, а нарвался на мужика с «дубиной народной войны» в немытой ладони. Провальный получился у меня тогда разговор. Я пытался позиционировать себя как незаменимый и многообещающий источник инсайдерской информации, подать себя этаким мега аналитиком эконмических и политических процессов, просто жизненно необходимого такой организации как КГБ СССР, а товарищу капитану был нужен всего лишь стукачок в криминальной среде. Срать он хотел на большую политику и роль Советского Союза на мировой арене, он в Москву вернуться хотел, к папочке под крыло, в самое высокое здание страны на Лубянке. Тьфу! Я строил многозначащие словесные конструкции, громоздил неотразимых аргументов горы, рассовывал по карманам вытащенные из памяти важные события и их причины, а чекист лишь хотел от меня листочек в клеточку с информацией кто, где, что украл и сколько у кого денег. И особенно, где сами деньги спрятаны. А векторы мировой политики…. Не знаю, не брали.
Со скрипом распахнулись двери патрульной машины, и невнятно ворчащий себе под нос Лодкин вывалился наружу. Потоптался, охлопывая себя по карманам, закурил мятую «Астру», хлопнул по тощему плечу стажера.
Азамат стремительно бежал, проламываясь всем телом сквозь лысые, без листьев, заросли редких кустов, карабкался, оскальзываясь на склоны неглубоких вымоин и оврагов. Он не боялся наследить, он боялся не успеть оторваться от преследующих его, старался оставить как можно большее расстояние между собой и ими. Зажатой в левой руке кепкой он утирал пот на лбу, правой рукой придерживая колотящий остроугольной гирей по бедру ТТ со стертым воронением. Маленький пакетик с кусочками черной пленки жег грудь, заставляя не обращать внимания ни на хриплое дыхание, ни на колотье в правом боку. Он бежал и бесконечное количество раз повторял про себя первые строки восьмого акта Прощающей суры: «И убереги их от воздаяния за их плохие деяния, не спроси их о грехах, ведь кого Ты убережёшь от воздаяния за плохие деяния в День Суда, то значит того Ты помиловал. А это спасение от Ада и вхождение в Рай!». Повторял и не верил в спасительность молитвы. Вряд ли Великий и Милосердный простит подобное.