Вот только лица у станичников были совсем унылые — из чувства казачьей солидарности они прощались со своими деньгами, совершенно не надеясь на победу ротмистра. Подъесаул Гордеев, с мрачным отрешенным лицом, поступил, как Ермаков — достал из кармана тощий, как козье вымя, кошелек и, не думая, высыпал все его содержимое в шапку устроителя.
Словно услышав мысленный приказ капитана, Тенделл выхватил гранату из рукава, выдернул чеку. Один из его солдат подпрыгнул, цепко ухватился за тряпку…
Тут за спиной открылась дверь, и вошли гурьбой, судя по топоту и сопению, человека три, не больше. Константин улыбнулся — как он и предполагал, встреча будет далеко не ласковой.
— Ты покури здесь, ваше высокоблагородие, дух твой надолго останется, и жене твоей, и нам легче будет. Рисковый ты офицер, ваш бродь, раз решился Глазково штурмовать с такой малостью…
«Ага не просто благородие, а высокоблагородие… Уважают, черти!» — они, словно сговорившись, повысили его в чине, таким образом, сделав штаб-офицером. Уважают, собаки, видно, хорошо он им холку с боками трижды в день наминает.
«Быстрый» тут же дал ход и вполз в станционную темноту, лишь удаляющийся шум с полминуты смог слышать Константин. И буквально следом за «Быстрым», гремя и изрыгая клубы дыма, последовали «Беспокойный» и «Бесстрашный» — они не останавливались, завидев, что солдат поднял над головой фонарь, описав им в воздухе полный круг дважды. То был обусловленный между ними сигнал: «все идет по намеченному плану».