Берег низкой грядой вынырнул из темноты, на «Волне» сразу остановили машину, и катер, ломая носом наледь, мягко ткнулся в сваи. Ротмистр прищурил глаза — рулевой суденышка, старый речной волк, вчера мобилизованный вместе с другими гражданскими речниками, причалил прямо к началу вокзального мыса.
И тут Ефима Георгиевича основательно передернуло — да что же делается, солдаты морозятся, а у генералов нет решимости стекла в городе конфисковать, ведь только у него в комнате можно одно окно заколотить и матрасом утеплить. А это две рамы, окно же двойное. Тут никаких большевистских агитаторов не нужно — раздетые и разутые солдаты, которых битком забили в холодные казармы, сами по себе восстанут. И будут правы…
— Здравствуйте, Николай Георгиевич. Вы поступаете в полное оперативное подчинение ротмистру Арчегову, — Колчак сознательно добавил слово «оперативное», так следовало поступить любому адмиралу, ибо не дело доверять командовать кораблями кавалерийскому ротмистру.
Переданные по телеграфу манифесты и заявления нового правительства де-факто дезавуировали власть Верховного Правителя, но почему-то сохраняли ее де-юре. Однако предполагавшийся в марте созыв Сибирского земского собора, о котором было только что телеграфировано, неожиданно привел Фомина к ошеломляющему выводу — Великий князь Михаил Александрович жив и каким-то чудом пробрался в Сибирь. Да, да, тогда все поступки Арчегова объяснимы, как и то, что монархический заговор существовал давно и только в последние дни резко активизировался.
— А вот и я, — в дверь протиснулся Аким Андреевич, держа в руках небольшой вытянутый ящик.
— Мы эти эшелоны в труху смешаем, ваше превосходительство. Если что, падайте на пол, я из пулеметов по окнам пройдусь, а потом десант скину. Не беспокойтесь, ваше превосходительство, не подведем.