«Ага! Тут ты, Константин Иванович, повел себя совершенным антиподом с Арчеговым. Тот, видать, этого мужика за какую-то провинность повесить собирался или ритуально расстрелять», — мысленно рассмеялся Ермаков и решил снять напряжение, вытащив из кармана галифе прихваченную с собой пачку папирос.
— Ой, лишенько, — полковник Оглоблин чуть поморщился, и не заунывное нытье бабы, потерявшей мужика, было тому причиной.
Бурлящие в последнее десятилетие в обществе процессы, подобно болотным газам, выбросили наружу неимоверное количество грязи и гнили, тщательно скрываемой долгие годы под лоском официальной версии советской пропаганды.
Пришлось Ермакову, еще пару минут отогревая дыханием стекло, увеличить дырочку в размере. Потом долго размышлять над увиденным — у костра грелись двое — в папахах, но один был в шинели с накинутым башлыком, а второй в полушубке. Но оба солдата, а это были именно солдаты, держали обычные трехлинейные винтовки Мосина (Костя мог положить голову на заклание, ибо хорошо знал оружие) с примкнутыми гранеными штыками.
— И думать нечего, Константин Иванович, — скривил губы нехорошей улыбкой поручик Мичурин. — Они займут всю Кругобайкальскую дорогу, к которой давно руки тянут.
Ермаков тяжело вздохнул — гребаная война молохом перемалывает человеческие жизни. Когда-то он прочитал одну книгу, это было в госпитале после ранения, и ему запомнилась одна фраза, что любое изменение истории может привести к тысячам новых жертв.