Арчегов-сан не стал приказывать их просто расстрелять на месте, как сделал бы любой японский или русский офицер. Нет, он предложил им поединок, в котором они могли получить свободу, если бы убили ротмистра.
Фомин взял из золоченой коробки сигару, ловко лишил ее обертки. Затем ножичком отрезал кончик, прикурил от серебряной зажигалки. Как давно он не курил настоящих сигар, довольствуясь дешевыми папиросами.
Да и в самом купе были разительные перемены — он укрывался ночью не шинелью, а теплым ватным одеялом, спал на мягком матрасе, в чистых исподниках. Само купе было выскоблено от грязи, а вагон всю ночь был натопленным. Благодать, о таком комфорте можно только мечтать в военное время. По крайней мере, по своему времени Костя не смог припомнить хотя бы что-то подобное. Там все было гораздо хуже и проще, а обычный спальник казался недостижимым роскошеством.
Наладить производство такого патрона сейчас невозможно, самое дорогое — это завод построить и оборудованием оснастить. И еще надо железо и медь добывать, прокат гнать, гильзы штамповать — такие расходы и экономика всей Российской империи не потянула бы. Что же говорить о жалком осколке, хоть гигантском по площади, но с почти полным отсутствием промышленной базы и с мизерным населением в три миллиона.
Приказ президента Масарика был краток и жесток — вывезти все эшелоны с награбленным русским добром, ибо в нем отчаянно нуждалась молодая Чехословакия. Приказ собравшимся был ясен, но как пропихнуть длинную ленту эшелонов, которая еле ползла на восток и напоминала удава, обожравшегося дармовыми кроликами. И разговор был напряженный…
— А-а, — понимающе протянул Сычев, ведь пеший казак тратился в семь раз меньше. Потому нерчинские казаки и бузят, ведь в начале века они пешими служили. Хитрованы — хотят и полный казачий пай себе оставить, и на службу не тратиться…