— Так точно, только для морской пехоты, — громко ответил Смирнов.
Но думал уже не о них, а совершенно о другом. Три часа назад он написал две телеграммы — в Читу атаману Семенову и в Нижнеудинск адмиралу Колчаку. Процесс оказался простым — набросал текст, дал посмотреть начштабу, затем отдали бумаги шифровальщику в соседнем вагоне, а через час телеграфист, в том же вагоне, но в другом купе, отстучал ее по адресатам.
Колчак прислонился лбом к холодному стеклу — пульсирующая боль стала потихоньку отступать. Через пару часов к эшелонам прицепят паровозы, и можно будет немного отоспаться… Но это будет позже, а пока нужно найти ответы на вопросы. Ответы, которые боишься дать даже самому себе, потому что их знаешь…
И не выдержал Костя — заплакал. Горько заплакал, как могут плакать ожесточившиеся сердцем мужики — слеза беспомощного ребенка бьет сильнее, чем самый страшный обстрел. Так он ее и нес, не на одну секунду не останавливаясь, сердце билось уже под горлом, а он шел и шел, не замечая за слезами дороги…
— Ваша победа, сэр. Чистая, нокаутом. Вот ваши деньги! — сквозь дикий казачий рев Костя услышал слова устроителя.
Он попытался напрячься, чтобы вспомнить детали прошедшего дня, но ничего не получалось. Память словно была окутана липкой сетью, которую не удавалось пробить даже методом глубокого погружения.