— Извините, Александр Васильевич. Только сейчас расшифрована телеграмма из Слюдянки, это на Кругобайкальской железной дороге, от командира дивизиона броневых поездов ротмистра Арчегова. Я не хотел вас беспокоить, но ее текст очень важный, — и лейтенант протянул Верховному Правителю листок бумаги.
Пусть Калашников с ними помучается! Да и мне спокойнее: у меня смутьянов поубавится.
— Мы читаем всю их переписку. Наши шифровальщики хлеб даром не едят, единственное, что нам не удалось, это перехватить телеграммы из Лиственничного. Но тут ничего не сделаешь, линия идет по другому берегу. Дешифровка не представляет трудностей. Бронепоезда русских смогут выйти тридцатого, к этому времени ситуация в Иркутске изменится. К тому же их можно просто не пропустить к Иркутску — в Михалево отправлен «Орлик», и там на путях эшелон с нашими солдатами.
— Ефим Георгиевич, ну нельзя же так. Вводить осадное положение в городе и губернии вы можете, но это же террор какой-то. И как это понимать прикажете, — Серебренников возбужденно вытер капельки пота на блестящей лысине. Молодой министр, сорока еще нет, впрочем, как и всем четверым здесь собравшимся.
В моду только-только входило увлечение восточными единоборствами, поэтому независимый и не примкнувший ни к одной из школьно-дворовых группировок «Костя-каратист» был подобно красной тряпке для местной шпаны.
— Помощник начальника Читинского училища полковник Анатолий Тирбах вам не родственник? — Ермаков вежливо поинтересовался у моряка (книжки не зря читал, фамилия-то звучная, сразу в память запала).