— И еще одно предложение вам, уважаемый Огата-сан, — словно через какую-то дымку донесся голос Арчегова. Капитан стряхнул с себя наваждение мыслей и сосредоточился.
Александр Васильевич опешил от такого чудовищного по своей сути силлогизма, а Арчегов с тем же невозмутимым видом продолжал говорить спокойным до ужаса голосом.
«Дерьмо ваше виски, ослиная моча», — Ермаков злился втихую, слушая разговор двух американских офицеров, что в добротных меховых куртках и шапках стояли на перроне, не обращая на него внимания. Что в начале века, что потом, в его конце, они были сытые, довольные, уверенные в себе, с легким презрением к окружавшим их аборигенам.
— Да, конечно, прошу простить меня. Я внимательно вас слушаю.
— С училища не делал, — тут же ответил Степанов и попросил, — но видел, что вы творить можете. И потому прошу хоть чему-то научить.
Это его не спасет, начнись стрельба. Они продержатся, самое большее, полчаса — и все. Шестьсот русских офицеров и солдат будут просто перебиты, а торжествующие чехи станут лапать кровавыми руками российское достояние. Адмирал слышал, что чешские солдаты отбирают паровозы, но не ожидал увидеть это воочию. Но что делать сейчас, адмирал не знал и лихорадочно искал ответ…