— Пляскин! Прислать пяток солдатиков из этих, пусть отмоют своего… говнокомандующего. Потом ко мне его в вагон, я с ним поговорю, хорошо так поговорю, с чувством, с толком, с расстановкой…
— Лечь-то я могу, вот только где экипаж греться будет?
Наумов и Воронин тут же встали с полки и, щелкнув каблуками сапог, удалились. Штабс-капитан тут же устроился на освободившемся месте комфортнее, и Ермаков припомнил — «в бою весьма скромен, строя опасается, но за бумагой усидчив».
Договорить Сычев не успел, зазвонил телефон, и генерал поднял трубку. Черепанов обомлел — лицо Сычева вытянулось от удивления, и во время недолгого разговора генерал только односложно отвечал, а в самом конце еле выдавил из себя: «Спасибо вам, Прокопий Петрович» и сразу повесил телефонную трубку на держатель.
— Там коней уже поседлали местные казаки, и себе и нашим. А вон и они, с шашками скачут. Туда, станичники, туда двое упырей убегли, с винтами!!! Вот теперь не уйдут от семерых конных. Куда денутся? Пошли, чех, суд да дело вершить будем…
Костя с детства до ужаса боялся паровозов. Именно паровозов, а не каких-то там локомотивов, тепловозов, электровозов и прочих там дрезин. А старший мамин брат, которого в депо все работяги уважительно звали дядя Коля, только смеялся над его детскими страхами и иной раз просил своих друзей-машинистов пускать пар, когда он с мальцом проходил мимо. Те и пускали, да еще гудок тянули, добавляя пацану жути. Вот и сейчас гудок и свист пара раздались внезапно, по детскую душу. А-а-а! Мама-а! Мамочка…