В дальнейшем длительных раздумий не допускал, тем более что моя шизофрения анализировала и во время размышлений Розенбаума. Минутку выжидал, и ладно.
Я сидел на табуретке посреди бескрайнего картофельного поля, а вокруг меня кружили и кружили брат Бочаровой, тётя Стельбовой и Хохряков с Саулиным. Ох, не к добру!
Вручили подарки. От нас — швейная машинка, «Подольск». Как бы от института. Я хотел телевизор подарить, но девушки сказали, что молодоженам машинка нужнее. Глядя на Галю-нормировщицу, я понял, что девушки были правы. Хотя почему были, правы как есть. Скоро в очередь на квартиру их поставят. Если уже не поставили. Вот она, настоящая взрослая жизнь. Работа, жилплощадь, свадьбы, пелёнки-распашонки. Но пелёнки-распашонки будут месяца через три, три с половиной, а свадьба — сегодня, гуляй, ешь, пей, веселись!
— Погоди, — я отстранил её, встал позади Жени, обхватил — кулак левой руки «под ложечку», большим пальцем к животу, правую руку поверх левой. — Не бойся, недолго осталось, — сказал на ухо Жени, вышло двусмысленно, но резко нажал обеими руками — в живот и вверх. Под диафрагму. Ещё и ещё.
Что делать одинокому комсомольцу восемнадцати лет в хорошем, но чужом городе?
Меж тем по рядам поползла новость: в «Медкниге» новый завоз. Нужно бы идти, но стипендию нашему курсу дадут лишь завтра, а до завтра старшекурсники (у них стипендия сегодня) все вкусное и разберут.