Яков, в роли руководителя внушал мне серьезные опасения. Он подошел к делу с невыносимой остзейской основательностью, и только за обедом исписал три листа списком необходимого для экспедиции. Но, с другой стороны, человек ожил. Скучно ему.
– Ты – понимаешь. – А он, несмотря на уверенность – бздиловат. Почувствовал, что в миллиметре от смерти.
Сложнее всего оказалось загнать негров в грузовик. Мбенге мне говорил, что бегом будет лучше. Но я настоял.
Спустившись пообедать, я опять позвонил Вяземской. Прислуга поведала, что мадемуазель ушла на службу. Но, если господин Колтцофф хочет с ней связаться, он может позвонить завтра, около десяти утра. Официант Август, глядя на опустившего трубку меня, заулыбался. На улице было тепло и светило солнце. Воздух был слегка голубоват и чувствовалась весна. Париж был именно таким, каким его воспевали тысячи поэтов и певцов.
И мы ушли. Я был собой страшно недоволен. И чем дальше, тем больше злился. И даже на следующий день.