Я почти ничего не понял, но кое-какие заметки в памяти поставил. Ну а что? Интересно же, что это за туманные тропы такие.
Вот тут я и понял, кто со мной говорит. Браслет! Тот самый, что я у Шлюндта выспорил, когда клад для него разыскал. Я пару раз забавы ради пытался с ним пообщаться, только впустую – молчал он. Ну, я про него и забыл совсем. А тут – на тебе, сразу столько информации.
– Заключен, – ответил я тем же. – Покон и Луна тому свидетели.
Меня разбудили лучи утреннего солнца, они нестерпимо жгли глаза даже сквозь закрытые веки. Следом к этому добавился похмельный бой барабанов в голове и резь в пересохшем горле.
– У Марфы практически нет слабых мест, – сообщил он нам, отсмеявшись и вытерев слезинки из уголков глаз. – Да и откуда? Таковые имеются у тех, кто обладает хоть какими-то человеческими эмоциями, а у нее их дотла выжгло время и беспрестанная борьба за место под солнцем. Но тщеславие никуда не делось, не любит она ощущать себя дурой.
Но тут все на самом деле было безукоризненно. Великолепная фигура, которую не портило пусть и дорогое, но какое-то очень кургузое платье, лучистые голубые глаза, точеный носик, губы, которые так и шептали: «целуй нас».