Прежде чем вернуться на кухню, я залез в секретер и засунул в карман джинсов екатерининский рублевик. Перед тем как отправить одежду в стиральную машинку, я его, понятное дело, достал, а обратно-то и не положил – забыл.
– Эва! – Старичок почесал в затылке, сдвинув кепочку на лоб. – Так ведь смекнет Дормидонт, кто тебе помог. Непременно смекнет. Я его не опасаюсь, но вроде как мир у нас – он в моих владениях не безобразничает, я на его поляну не лезу. Она хоть и в моем лесу, но вроде как сама по себе.
– С возвращением, – невозмутимо поздравил меня Ровнин. – Что повидал там, за гранью реальности?
Интересная у них в Ночи все же система проявления глубокого уважения и соподчинения, очень интересная. Хоть и непонятная мне до сих пор.
И он мне не соврал, нам пришлось пройти до нашей цели всего ничего. Еще пара поворотов – и узкий проход вдруг стал дверями, ведущими на небольшую и идеально круглую поляну. Геодезически это место, наверное, как-то по-другому называлось, но поскольку в ее центре высился огромный и старый дуб, одним своими видом противоречащий рассказу Шлюндта об оврагах и их неприятии деревьев, то я мудрить не стал. Поляна и поляна. На ней даже травка имелась, невысокая и ярко-зеленая.
– Да? – возмутился я. – А если в тарелку с едой плюнут на твоих глазах, а после тебе ее протянут со словами «жри, скотина», то ты как отреагируешь? Не знаю, как у вас, оборотней, а у нас, людей, за подобные вещи убивают, если не физически, то хотя бы морально. Это вопрос самоуважения.