– Я этой зимой с волками дрался, с медведем, с разбойниками. И жив остался. Авось Бог бы не выдал, ибо правда за мной.
– Сказывают, что Прохор в ней души не чаял. Но прожили они недолго. Родами преставилась Прасковья на втором ребенке. И дите не выжило, и она. С тех пор Прохор совсем буйным стал. Он и так-то слыл человеком колючим и дерзким, что ему прощалось из-за того, что сабелькой владел добро и стрелы пущал – загляденье. А после ее смерти стал как тлеющий уголь – вспыхивал по любому поводу.
– Париж еще узнает д’Артаньяна! – хохотнув выдал он, не выдержав.
Лишь желваками поиграл и промолчал. Встал. И с огромным трудом сдержал желание испытать свою судьбу, достав саблю. Хотя это желание было настолько отчетливо и настолько ярко, что все присутствующие это заметили.
– Белый порошок сей – зело ценен и полезен сам по себе. Но мы далее пойдем. Так что за дело. Что расселись?
Рев оборвался. А медведь-шатун как подкошенный рухнул на снег. Где и замер.