– Лекарь? – удивился Маре и спросил: – У него была рана на голове?
– Вижу! – отмахнулась она. – Знаешь свое место. Только дураки его блюдут, а умные сами выбирают. Ты у нас не дурак. Слушай меня, Платон! Станешь потомственным дворянином, неважно – через чин или пожалованием императора, отдам за тебя дочь! И приданым не обижу. Пять тысяч душ у меня нету, но тысячу наскребу. Старайся! Год тебе на все, более ждать не буду.
– Сейчас велю поднять егерей, – ответил штабс-капитан, помолчав. – Выдвинемся к дороге и с рассветом нападем на неприятеля. А уж там как Господь даст, – он перекрестился.
– Москва падет, – сказал я вполголоса. – Не оставайтесь там.
Я увидел, как поползли вверх брови на лице Иловайского. А то! Это не про Дон-батюшку ныть. Врач, который на станции скорой помощи работал, сочинил.
От слитного залпа пушек и ружей у майора зазвенело в ушах. Боковой ветер унес пороховой дым, и Берников с изумлением увидел в отдалении завал из упавших коней, образовавшийся посреди строя атакующих уланов. Такой урон противнику не могли нанести только пушки, тем более, малого калибра, как успел рассмотреть майор. Значит, ружейный огонь оказался действенным. Но как? Ладно, попали, егерей учат метко стрелять, но за триста шагов от пули уже мало толку – даже пехотинца с ног не собьет, не говоря о лошади. Но у этой странной роты получилось.