Он затараторил по-польски, не обращая внимания на недовольное выражение лица полковника. Впрочем, Маре, а это был он, быстро согнал недовольство с лица. Что возьмешь с этих поляков? Большинство шеволежеров в роте – дворяне, которые кичатся своим происхождением. Для них сын провинциального стряпчего, коим являлся Маре, не ровня, пусть даже и полковник чином.
– Солдатушки, бравы ребятушки, а кто же ваши жены? – продолжил я.
– Я слышала, – подключилась графинюшка. – Голос у Платона Сергеевича красивый.
– Рота солдат с четырьмя пушками? – возразил Маре. – Я беседовал с офицерами Мюрата. Они подтвердили, что пушек было не более четырех, а самих русских – не более роты. Это говорили опытные офицеры, прошедшие не одно сражение. Они далеко не трусы и могут определить численность противника по плотности огня. Офицеры досадовали на приказ отступить, утверждая, что сумели бы сбить жидкий заслон и окончательно разгромить Неверовского. Я им верю. К сожалению, Неаполитанский король принял иное решение.
Я взял Мыша под уздцы, егерь открыл ворота, и мы вышли на улицу. Унтер-офицер задержался во дворе, и, оглянувшись, я увидел, как он на пару с другим егерем торопливо шмонают трупы разбойников. Пускай! Заслужили.
И мы пошли. В приемной Спешнев забрал у адъютанта пять Георгиевских крестов, и мы отправились в роту. По пути жались к заборам, пропуская уходившие из города войска. Шаркая подошвами и звеня амуницией, шагали мимо нас пешие колонны, под топот копыт катили повозки и артиллерийские упряжки, рысила кавалерия. В этот раз не было ни пения труб, ни дроби барабанов – армия уходила тихо. В наступившей темноте не было видно выражения лиц солдат и офицеров, но не приходилось сомневаться, что они не горят радостью. Зря. Захватив Смоленск, Наполеон вступит одной ногой в могилу. Второй угодит в Москве…