– Ладно, – вздохнула помещица. – Будь по-твоему. Я-то смерти не боюсь – старая уже, да вот Грушу жалко. Худо ей придется без меня. Готовь свою диспозицию, лекарь, вижу, что разумеешь. Пойдем, дочка! Собраться нужно. Прошка, Яков, за мной! Егор и Ефим, остаетесь. Помогайте офицерам!
– А как положено в армии? – по-еврейски вопросом на вопрос ответил я.
Берников кивнул и стал следить за работой вражеских артиллеристов. Исчезновение цели если и смутило их, то ненадолго. Они поправили прицел, и ядра взрыли землю пригорка чуть ниже сидевших офицеров.
– У французов не принято возражать императору.
Даву встретил Маре ледяным взглядом. Полковник внутренне поежился и замер в ожидании разноса. Тот не замедлил случиться.
Слушали меня молча. К окончанию песни я увидел, как влажно заблестели глаза у сидевшего напротив генерала. Кто это? Раевский, Васильчаков, Колюбакин? Не знаю. Мне поаплодировали, правда, «браво!» не кричали.