– Скусно! – заключил и передал стакан стоявшему рядом каптенармусу. – Мягкая и горло не дерет.
На том и расстались. Я вышел из госпиталя и взгромоздился на Мыша, мечтая об обеде – кормить меня обозленные врачи не стали. Но, едва выехал на улицу, как под копыта мерина метнулся мальчуган.
С опушки усадьба выглядела покинутой: ворота закрыты, вокруг ни души – ни людей, ни животных. Маре приходилось бывать в гостях у местных помещиков – поляки принимали их радушно, и он помнил, что в усадьбах еще затемно начинается суета: бегают слуги, бредут мимо поместья выгоняемые на пастбища коровы, женщины несут воду на коромыслах, а из труб поварни тянется к небу дым. Здесь же ничего подобного не наблюдалось.
– Все лгут, – пожала плечами графиня. – Вопрос: для чего? Одни – чтобы приукрасить себя, другие – скрыть гадкое прошлое. Платон лгал, чтобы выжить. Будь он дурным человеком, не пошел бы воевать. Или ты о себе? – она отступила и посмотрела в глаза дочери. – Он объяснился с тобой?
– Полагаю, сочли, что к вам подошло подкрепление, – сказал сопровождавший Спешнева лекарь. – На большаке у вас не было пушек, и они это видели. А тут целая батарея, да еще меткий огонь из ружей. Они предположить не могли, что нас всего рота, – он усмехнулся.
– Но почему они отступили? – удивился Неверовский.