— Я могу забрать, ваше благородие? — спросил опомнившийся исправник, указав на деньги.
Лес кончается, выбираемся на ржаное поле. Хлеба стоят нетронутыми — не добрались сюда французские фуражиры. Доберутся… На холме за полем — небольшая деревенька в дюжину дворов, дорога идет к ней. Колонна втягивается в селение и движется дальше. Крестьян не видно, даже детей, не бродят по улице куры и поросята. Жители ушли или спрятались. Пусть — нам они не нужны. На околице оборачиваюсь и смотрю назад. Ротные фурлейты и приданные им в помощь казаки исправно гонят табун расседланных коней. Зачем они нам? Узнаете.
— Да, — сказала Анна. — Николай тоже так делал. Мне не нужна внебрачная беременность.
— Говорят, уйму народу побило. Расскажите, ваше благородие! — попросил ополченец. — Пожалуйста!
— С чего вам взбрело в голову, подпоручик, выдать себя за француза?
Ему терли щеки — аккуратно, но энергично. Багратион открыл глаза, и с удивлением разглядел нависшее над ним лицо Руцкого — закопченное пороховым дымом, но все равно узнаваемое. С чего он тут? В следующий миг генерал вспомнил: атака польских уланов, он внутри каре, затем удар в грудь и темнота.