– Никак нет, ваше сиятельство! – ответил офицер. – Взяты в имении, где отбивались от неприятеля. Решил не оставлять французам. Пригодятся.
Дальше – больше. Пушки оказались заряженными, и Ефим предложил дать залп по противнику. Дескать, если придется бросать, то заклепать заряженные не получится. Спешнев, не раздумывая, согласился. Ну, и что в итоге? Вюртембергцы сильно обиделись. Мало, что у них батарею отбили, так еще из своих же пушек обстреливают! Наказать дерзких пожелало не менее эскадрона кавалерии, пришлось спешно драпать. Неслись изо всех сил. Да еще Семен со своими тараканами. Ему приспичило отходить последним: дескать, смотрите на меня, такого отважного. Мало того, что пушки у врага захватил, так еще в арьергарде не спеша чапаю. А про свою ногу, которая еще не до конца зажила, забыл? Пришлось хватать упрямца за руку и буквально тащить к своим. Слава богу, успели. Берников не сплоховал. Пропустил роту через порядки полка, а затем его солдаты показали немцам, что не стоит идти с голой задницей на ежа. То есть с саблями против штыков. Отбились…
– Вы, чьи широкие шинели, напоминали паруса…
– Для мещанина Могилева ты слишком хорошо говоришь на французском, – скривился офицер.
– Бить французов. Я рассказал, как воюют англичане, почему бы не перенять, начав с роты штабс-капитана Спешнева? Создать из нее команду, в которой вооружить егерей штуцерами, если возможно. Если не выйдет, отольем для ружей новые пули. Пусть остаются при нас вывезенные орудия. Нужно только дать артиллеристов и заряды. Ядер к четырехфунтовкам не сыскать, но картечь сгодится. В результате выйдет отряд быстрого реагирования, который легко перебросить на нужный участок фронта – егеря-то конные.
– Больше песен нет, ваше сиятельство. Не сочинил еще.